Жанна. Нет, нет, Мишель! Вот утро. Это начало жизни.

Бродский. Уже утро?… Значит, скоро…

Жанна. Я не смерти боюсь, а боли…

Степиков. Жалко, конечно, умирать в такое время. Каждому мало-мальски рабочему охота посмотреть…

Бродский. Ребята, очевидно, сейчас начнется допрос. Тянуть особенно они не будут. Но ведь мы не последние большевики на земле, черт побери! Когда-нибудь, ну, лет через пятнадцать, а может, через двадцать, когда будет социализм, люди скажут: «Вот некогда, в тысяча девятьсот девятнадцатом году, иностранная буржуазия хотела раздавить молодую русскую социальную революцию. Было прислано множество танков, броненосцев, сотни тысяч солдат. И вот нашлись люди – это были обыкновенные люди, – они работали, чтобы отдать свою страну трудящимся, они не пожалели для этого своей жизни. Им было по тридцать лет…» (Прислушивается.) Так вот, значит, сейчас начнется допрос. Следователь сперва будет ласков. Сначала он предложит папиросы. Потом он предложит жизнь. Папиросу, кто очень хочет курить, можно взять, а от жизни придется отказаться. Следователь разведет философию: «Вы молоды, жизнь хороша…» – и так далее. Жандармы неизобретательны в философии. Но они очень изобретательны в другом. Вот тут нам может прийтись довольно туго, ребята. (Поправляет повязку на голове.) Что ж, выдюжим! Останемся большевиками до конца. Ни одного имени! Ни одного адреса! Товарищи мои! Ну, попрощаемся.

Целуются. Жанна издает звуки, похожие на рыдания.

Жанна! Жанна!

Жанна. Нет, это просто насморк…

В камеру входит полковник Фредамбе. Вносят стол и стул. Полковник садится.

Полковник. Я не следователь. Я не полицейская собака. Я солдат. Я не задаю коварных вопросов. Я не вырываю ногтей. Фи! Я наступаю открыто. По-военному. Развернутым фронтом. Я предлагаю вам: жизнь, свободу, поездку за границу. Курите?

Бродский. Вы, солдат, предлагаете нам стать дезертирами?

Полковник. Время пройдет – все забудется. Время – джентльмен.

Степиков. Нет, кроме шуток?

Полковник. Вы взойдете на палубу. Пароход загудит красивым молодым басом, и вы поплывете навстречу прекрасной Европе. Я вам завидую.

Бродский. Мы не взойдем на палубу. Пароход не загудит молодым, красивым басом. Мы не поплывем навстречу прекрасной Европе. И все-таки вы нам будете завидовать. Я вам сейчас докажу это. (Берет папиросу.) Мы революционеры. Мы свободные люди. А вы лакеи парижских, лондонских и нью-йоркских спекулянтов. Вас содержат ростовщики. Мы добываем счастье для людей. А вы – купоны для рантьеров. Нас послал народ, а вас послали лавочники Европы и Америки. Согласитесь, полковник, разница не в вашу пользу.

Полковник (задетый, но из расчетливости стараясь удержаться на высоте интеллектуального разговора). Но-но, не преувеличивайте, мсье. Я свободный человек. Я здесь по доброй воле.

Бродский (берет со стола карандаш). Если бы этот кусок дерева мог рассуждать, он, наверно, был бы уверен (швыряет карандаш), что падает по доброй воле.

Полковник. Ну… Разговор несколько затягивается и несколько уклоняется… (Либеральничая.) На что вы надеетесь, кучка ослепленных, обманутых людей? Против вас армия союзников: двадцать пять миллионов солдат!

Бродский. Будем откровенны – здесь нет посторонних.

Полковник (оживляясь). Да, будем откровенны.

Жанна. Мишель!

Степиков. Ничего, ничего.

Бродский (таинственно). Вы боитесь своих солдат еще больше, чем красных.

Полковник. Я думал, что вы умнее. Наши полки – это римские легионы. Они победили мир.

Бродский. Однако эти римские легионы бегут во все лопатки от наших голодных и босых партизан. Да, господин Юлий Цезарь! Вы отступили от Николаева, вы отступили от Херсона, вы отступили от Беляевки, от Березовки, от Тирасполя, от Вознесенска. Вы отступите и от Одессы.

Полковник. Мне жаль вас, мсье. Вы кажетесь человеком с головой. Ваши сведения устарели. Вы все еще надеетесь на помощь извне? Но знаете ли вы последние события? Красные войска разбиты!

Бродский. Вы врете! Большевики надвигаются. Они растут. Они окружают. Вот они! Вот они!

Полковник (рефлекторно вздрогнув и озирая зрительный зал). Где? О грязные русские! Мы пошлем сюда корпус, армию! Мы растопчем ваши вшивые войска!

Жанна. Посылать войска в Россию – это все равно что посылать их в коммунистический университет.

Полковник. Quant а vous, ma chеrie, ca sera une conversation particuliеre. Vous еtes franсaise. L'adresse d'Oblastkom – c'est pas une trahison pour vous. Au contraire – vous avez trahie la patrie, pour vous c'est une rеdemption de la trahison. Donnez quelques adresses, quelques noms et la patrie vous pardonnera. Vous voyez, je ne suis pas sеvеre [2] .

Жанна. Когда я смотрю на вас, мне стыдно, что я француженка.

Полковник. Franзaise! Monstre, privе du patriotisme! [3]

Жанна, Je suis la patriote du socialisme! [4]

Полковник. Je dois ajouter, mademoiselle, que si vous еtes sincеre je vous libеrerai, ainsi que ces messieurs… [5] В ваших руках их жизнь.

Степиков. Жанна! Пошли его подальше!

Полковник (Степикову). А вы, мсье, вы маленький человек. Эти люди делают карьеру. Это деньги. Это льстит самолюбию. Но вы (почти поет) простой рабочий. Простой обманутый рабочий. Неужели вам интересно быть трамплином для этих комиссаров, которые…

Степиков. Убирайся со своими песнями туда, откуда ты приехал!

Полковник. Не злоупотребляйте моей добротой, господа. Адреса!

Молчание.

Развязывайте языки, мои милые! Я устал. Адреса!

Молчание.

Ну, в таком случае…

Распахивается дверь. Входят люди с револьверами. Молча надвигаются они на большевиков.

Адреса!

Вместе:

Степиков. Отставить!

Бродский. Нет!

Жанна. Никогда!

Люди надвигаются.

Картина десятая. КУДА ВЫ ДЕВАЛИ ВЕРСАЛЬСКИЙ МИР?

Фронт под Одессой. Поляна. Входят зуавы, рассыпаются в цепи. Связист устанавливает полевой телефон. Лейтенант Бенуа и капрал Барбару в стороне под деревом наблюдают в бинокли местность.

Жув. В тысяча девятьсот шестнадцатом году в Мондидье была точно такая позиция. А, Селестен, помнишь?

Селестен. Я пью кофе с девушкой. У нее серые глаза. Она смеется.

Жув. Справа роща, слева мельница. Помнишь? Мы с тобой тогда еще были молокососами, Селестен, а?

Селестен. Темнота. Треск. Мы обнимаемся. Мы целуемся. На экране Макс Линдер.

Жув. Теперь мы старые фронтовики, Селестен, а?

Селестен. Темнота. Ночь. Я иду. На губах у меня поцелуи. Я иду. Ночь. Парк. Дворец.

Жув. Мы старые солдаты, нам по двадцать пять лет, мы по горло в крови – немецкой, австрийской, венгерской, чешской, болгарской. Для комплекта нам хотят добавить русской.

Селестен. Парк. Дворец. Я иду. И вот выходит фельдмаршал. Командорский крест. Толстый живот с золотым шарфом. Все склоняются. Я лезу в карман. Граната. Наша маленькая круглая граната образца тысяча девятьсот шестнадцатого года. Я ее вынимаю…

1-й солдат. Слышишь, Селестен, сейчас он нас погонит вперед. Что делать?

Селестен. Жув! Сейчас он нас погонит в атаку.

Жув. Ты пойдешь?

Селестен. А ты будешь ждать пригласительного билета? Я не придаю значения этим формальностям.

2-й солдат (Селестену). Ну, еще не пора?

3-й солдат. Селестен, начнем, а? С чего мы начнем?

Селестен. Просто бросим эту дрянь. (Показывает на винтовку.)

Жув. Так нельзя.

Селестен. Просто повернемся и уйдем. Пусть он воюет, если его это устраивает.

Жув. Так нельзя, я тебе говорю.

Селестен. Почему?